10.02.2008 05:24
[Стихи и проза (Gedichte und Geschichten)]
Маклер
(Страница: 7)
Сказав Джо, чтобы та подождала нас в близлежащих окрестностях, я протиснулась в потайной ход в деревню. Я конечное же легко могла переубедить мальчишку относительно Джо, да или вовсе не спрашивать его мнения. Хоть парень руководствовался лишь, желанием избавится от кошки, было бы глупо привести тигрицу в незнакомую мне деревню. Судя по забору, воздвигнутому вокруг селения, его жители не очень-то жалуют непрошенных, да и вообще гостей. Деревня оказалась весьма большёй, сродни маленькому городу. Но в той её части, в которой оказались мы, не было не единого человека. Хотя был отчётливо слышен чей-то голос принадлежащий весьма не молодому мужчине. Парнишка, не долго думая резко повернулся, и собрался, было бежать в ту сторону, с, которой доносился голос, но я успела его остановить, схватив за ворот перепачканной рубахи. Мальчишка замер, и медленно повернулся, застыв от страха. «Ну и трусливый же мальчишка мне попался». Нечего не оставалась делать, как его успокаивать, чтобы можно было спокойно идти дальше. – Не бойся, я просто хочу, чтобы люди твоей деревни знали, что я пришла с добрыми намерениями. – К лицу мальчишки вновь прилила кровь, от чего его щёки стали красноватого оттенка. Пробурчав себе под нос какое-то невнятное оправдание, он опусти глаза и пошел, крепко держа меня за руку. Я только и смогла что улыбнутся.
За очередным рядом домов оказалась небольшая площадь, которая в основном служила для собрания всей деревни и принятия совместного выбора в различных вопросах относительно деревни. Хотя она нередко использовалась для наказания провинившихся в деревне. Чаще всего это было публичное чтение морали, в таких ситуациях старейшина деревни руководствовался принципом «публичное раскаяние, действует лучше кнута». И этот метод себя оправдывал. Ведь живя вдали от крупных городов, да и вообще от каких бы ни было селений, деревня представляла для любого её жителя чуть ли не мир, в котором он рождался, рос, умирал. И в такой ситуации репутация была дороже золота. Но и забиться «в нору» всё тот же старейшина никому не давал, и после истечения времени, отведённого на раздумья провинившемуся, старейшина вызывал его к себе. В случае, если результат разговора устраивал старейшину, то провинившийся вскоре возвращался к обычной жизни, а руководство деревни тщательно следило, дабы человеку не напоминали о его проступке минувших дней. В самых крайних случаях применялась публичная порка, но, по большому счёту, это был лишний стимул исправиться для особо упорно не желающих осознавать свои ошибки. Но, как правило, человек, который подвергался этому наказанию, испытывал всю его суровость, ведь лишь полный глупец или же человек, совершивший по настоящему страшное преступление, подвергался этому наказанию. Именно такой случай был и сегодня. Вся деревня собралась на центральной площади, образовав плотный полукруг, окружив трёх людей, стоящих на относительно большом помосте, который одной своей стороной упирался в забор (который в этой части деревни был явно выше и мощнее, чем в задней её части ). Толпа стояла относительно тихо, что было редкостью для столь большого скопления народа. Лишь в отдельных местах слышались попытки поговорить, которые тут же пресекались окружающими. Все взгляды были устремлены к троице на помосте. В самом центре и на шаг ближе к людям от двух остальных, стоял старец. Он был небольшого роста и слегка сгорбленный, что свидетельствовало о том, что возраст с каждым днём всё сильнее даёт о себе знать. Его глаза были слегка мутные, словно некогда их яркий карий цвет выгорел на солнце и потускнел. Он явно видел не очень хорошо, и по этому щурился. На нём были белые одеяния, как у целителей. В правой его руке был деревянный посох, единственной примечательностью которого был относительно большой драгоценный камень, скорей всего изумруд. Древко посоха словно обросло его, крепко удерживая в себе, не желая отдавать его кому бы то ни было. По правую руку и немного позади него стоял мужик весьма внушающих размеров. Он был на голову выше и без того немаленьких жителей селения. А его фигуре мог позавидовать любой бывалый воин. Широкие плечи, прямая спина… Его лицо было тщательно выбрито, а чёрные волосы сзади на голове собраны в небольшой пучок. Закатанные рукава обнажали его толстенные ручищи. Под перепачканным кузнечным фартуком у него была самая обычная рабочая одежда, местами вымазанная или прожженная, и потускневшая от частых стирок. На поясе с левой стороны у него висел аккуратно свёрнутый кнут. По левую руку от старца был парнишка, лет пятнадцати. Он стоял на коленях, с опущенной головой. Самый обычный подросток, слегка худощавый. На нем была весьма сильно измазанная и местами порванная в клочья рубаха, штаны были не в лучшем состояние. Он был бос, и не отличался чистотой.
Старейшина закончил свою речь в тот момент, когда в заворожённую толпу начала вклиниваться Лиза со своим маленьким другом. Окружающие настолько были поглощены действием на помосте, что даже не обратили внимания, что человек, проходящий мимо них, явно не из их числа, хоть и был скрыт сильно перепачканным плащом, с глубоко надвинутым капюшоном. Хотя данный манёвр в схожей ситуации, да и в этой, мог лишь привлечь к себе внимание. Лиза, крепко держа за руку парнишку, быстро продвигалась к самому помосту. – Сейчас я поговорю с твоими односельчанами, как только они закончат это выступление, но пока не отпускай мою руку. Понял? – Лиза строго посмотрела на своего компаньона, и в очередной раз удивилась, как легко припугнуть этого мальчишку, даже без помощи Джо. К тому моменту, когда Лиза отвела взгляд от своего собеседника, картина происходящего на помосте сильно изменилась. Старейшина отошел в сторону, открыв обозрению стоящего на коленях мальца, со спины к которому подошёл кузнец. Одним движение он расправил кнут, на конце которого что-то заблестело. И всё с таким же равнодушно пугающим выражением лица замахнулся и нанёс первый удар. Хлыст попал точно в цель, пройдясь вдоль позвоночника, рассекая плоть. Парень продолжал стоять на коленях, не издав ни звука и не поднимая головы, лишь слегка покачнувшись от силы удара. По толпе пронёсся тихий рокот, в котором было какое-то равнодушие или же некое возбуждение от происходящего. Лиза, замерев от ужаса, смотрела вокруг, ожидая, пока кто-либо выйдет и прекратит это издевательство над беспомощным ребёнком. Из состояния онемения её вывел звук очередного удара хлыста о живую плоть. Звук был воистину ужасен, и заставлял ужаснуться. Лиза начала проталкиваться через тех немногих, кто стоял между ней и помостом, отпустив руку малыша, что был с ней. Не смотря на то, что Лиза пробиралась с большой скоростью, да и расстояние между ней и кузнецом изначально было не очень большое, к моменту, когда она забралась на помост, кузнец нанёс ещё семь ударов, и продолжал набирать темп. Люди, стоящие в толпе, недовольно зашумели, наконец-то обратив на непрошеную гостью внимание. Но не стали ничего предпринимать. Лиза обхватила жертву истязаний руками, стараясь как можно крепче прижать его к себе и защитить его от очередного удара плетью, подставив свою спину. Сердце девушки бешено колотилось от страха и напряжения. Кузнец к этому моменту сделал замах и с силой дернул кнут, направляя его удар на спину парня, которую сейчас защищала незнакомая ему девица. Он с трудом отвёл удар в сторону. Кнут обрушил свой гнев на деревянные доски помоста. От страха Лиза закрыла глаза, и сейчас могла услышать только недовольные крики толпы и угрозы в её адрес. Когда она осмелилась приоткрыть глаза, то смогла заметить лишь то, как старейшина поднимает руку, ладонью направленную к толпе, и те моментально замолкают.
За очередным рядом домов оказалась небольшая площадь, которая в основном служила для собрания всей деревни и принятия совместного выбора в различных вопросах относительно деревни. Хотя она нередко использовалась для наказания провинившихся в деревне. Чаще всего это было публичное чтение морали, в таких ситуациях старейшина деревни руководствовался принципом «публичное раскаяние, действует лучше кнута». И этот метод себя оправдывал. Ведь живя вдали от крупных городов, да и вообще от каких бы ни было селений, деревня представляла для любого её жителя чуть ли не мир, в котором он рождался, рос, умирал. И в такой ситуации репутация была дороже золота. Но и забиться «в нору» всё тот же старейшина никому не давал, и после истечения времени, отведённого на раздумья провинившемуся, старейшина вызывал его к себе. В случае, если результат разговора устраивал старейшину, то провинившийся вскоре возвращался к обычной жизни, а руководство деревни тщательно следило, дабы человеку не напоминали о его проступке минувших дней. В самых крайних случаях применялась публичная порка, но, по большому счёту, это был лишний стимул исправиться для особо упорно не желающих осознавать свои ошибки. Но, как правило, человек, который подвергался этому наказанию, испытывал всю его суровость, ведь лишь полный глупец или же человек, совершивший по настоящему страшное преступление, подвергался этому наказанию. Именно такой случай был и сегодня. Вся деревня собралась на центральной площади, образовав плотный полукруг, окружив трёх людей, стоящих на относительно большом помосте, который одной своей стороной упирался в забор (который в этой части деревни был явно выше и мощнее, чем в задней её части ). Толпа стояла относительно тихо, что было редкостью для столь большого скопления народа. Лишь в отдельных местах слышались попытки поговорить, которые тут же пресекались окружающими. Все взгляды были устремлены к троице на помосте. В самом центре и на шаг ближе к людям от двух остальных, стоял старец. Он был небольшого роста и слегка сгорбленный, что свидетельствовало о том, что возраст с каждым днём всё сильнее даёт о себе знать. Его глаза были слегка мутные, словно некогда их яркий карий цвет выгорел на солнце и потускнел. Он явно видел не очень хорошо, и по этому щурился. На нём были белые одеяния, как у целителей. В правой его руке был деревянный посох, единственной примечательностью которого был относительно большой драгоценный камень, скорей всего изумруд. Древко посоха словно обросло его, крепко удерживая в себе, не желая отдавать его кому бы то ни было. По правую руку и немного позади него стоял мужик весьма внушающих размеров. Он был на голову выше и без того немаленьких жителей селения. А его фигуре мог позавидовать любой бывалый воин. Широкие плечи, прямая спина… Его лицо было тщательно выбрито, а чёрные волосы сзади на голове собраны в небольшой пучок. Закатанные рукава обнажали его толстенные ручищи. Под перепачканным кузнечным фартуком у него была самая обычная рабочая одежда, местами вымазанная или прожженная, и потускневшая от частых стирок. На поясе с левой стороны у него висел аккуратно свёрнутый кнут. По левую руку от старца был парнишка, лет пятнадцати. Он стоял на коленях, с опущенной головой. Самый обычный подросток, слегка худощавый. На нем была весьма сильно измазанная и местами порванная в клочья рубаха, штаны были не в лучшем состояние. Он был бос, и не отличался чистотой.
Старейшина закончил свою речь в тот момент, когда в заворожённую толпу начала вклиниваться Лиза со своим маленьким другом. Окружающие настолько были поглощены действием на помосте, что даже не обратили внимания, что человек, проходящий мимо них, явно не из их числа, хоть и был скрыт сильно перепачканным плащом, с глубоко надвинутым капюшоном. Хотя данный манёвр в схожей ситуации, да и в этой, мог лишь привлечь к себе внимание. Лиза, крепко держа за руку парнишку, быстро продвигалась к самому помосту. – Сейчас я поговорю с твоими односельчанами, как только они закончат это выступление, но пока не отпускай мою руку. Понял? – Лиза строго посмотрела на своего компаньона, и в очередной раз удивилась, как легко припугнуть этого мальчишку, даже без помощи Джо. К тому моменту, когда Лиза отвела взгляд от своего собеседника, картина происходящего на помосте сильно изменилась. Старейшина отошел в сторону, открыв обозрению стоящего на коленях мальца, со спины к которому подошёл кузнец. Одним движение он расправил кнут, на конце которого что-то заблестело. И всё с таким же равнодушно пугающим выражением лица замахнулся и нанёс первый удар. Хлыст попал точно в цель, пройдясь вдоль позвоночника, рассекая плоть. Парень продолжал стоять на коленях, не издав ни звука и не поднимая головы, лишь слегка покачнувшись от силы удара. По толпе пронёсся тихий рокот, в котором было какое-то равнодушие или же некое возбуждение от происходящего. Лиза, замерев от ужаса, смотрела вокруг, ожидая, пока кто-либо выйдет и прекратит это издевательство над беспомощным ребёнком. Из состояния онемения её вывел звук очередного удара хлыста о живую плоть. Звук был воистину ужасен, и заставлял ужаснуться. Лиза начала проталкиваться через тех немногих, кто стоял между ней и помостом, отпустив руку малыша, что был с ней. Не смотря на то, что Лиза пробиралась с большой скоростью, да и расстояние между ней и кузнецом изначально было не очень большое, к моменту, когда она забралась на помост, кузнец нанёс ещё семь ударов, и продолжал набирать темп. Люди, стоящие в толпе, недовольно зашумели, наконец-то обратив на непрошеную гостью внимание. Но не стали ничего предпринимать. Лиза обхватила жертву истязаний руками, стараясь как можно крепче прижать его к себе и защитить его от очередного удара плетью, подставив свою спину. Сердце девушки бешено колотилось от страха и напряжения. Кузнец к этому моменту сделал замах и с силой дернул кнут, направляя его удар на спину парня, которую сейчас защищала незнакомая ему девица. Он с трудом отвёл удар в сторону. Кнут обрушил свой гнев на деревянные доски помоста. От страха Лиза закрыла глаза, и сейчас могла услышать только недовольные крики толпы и угрозы в её адрес. Когда она осмелилась приоткрыть глаза, то смогла заметить лишь то, как старейшина поднимает руку, ладонью направленную к толпе, и те моментально замолкают.
